Бантики с косичек велели снять...

Послевоенные детские дома (продолжение темы выборгских переселенцев).
Строго официально их нельзя назвать выборгскими переселенцами - это были сироты, дети, потерявшие в войну родителей, - они тоже составили часть выборгского послевоенного населения, сосредоточенную в детских домах. Около ста детей разместили в живописном уголке Выборгского района, в старинном усадебном доме в поселке Климово (ошибочно его называли "дачей Маннергейма". Название это было распространено в народе, который присваивал такой статус и другим красивым усадьбам на Карельском перешейке. На самом деле когда-то она принадлежала матери советского дипломата Александры Коллонтай).
…Воспитательницу климовского послевоенного детского дома - Людмилу Васильевну Живушкину, 1931 года рождения, я нашла среди прихожан церкви евангельских христиан в Выборгском поселке, на которой было написано, что эта Божья церковь построена в 1911 году Паулем Николаи в имении Монрепо. Очень символичным мне показалось, что старинные финские здания дали приют и нашим обездоленным детям после войны, и нашим одиноким старикам сегодня - после перестройки…
Людмила Васильевна охотно стала рассказывать о послевоенном времени:
- Я ведь и сама была в войну ребенком, мой отец погиб на фронте в 1943 году. Была всего на 2-3 года старше своих воспитанников. Меня направили в климовский детский дом по комсомольской путевке после окончания педагогического училища в Гатчине в 1950 году. Мне тогда было 19 лет. Специальность называлась "учитель младших классов и воспитатель детских домов".
- Расскажите о вашей судьбе, почему выбрали эту профессию?
- Я была единственным ребенком у своих родителей. Мой отец - Василий Михайлович Живушкин, 1905 года рождения, был мастером лесосплава в Вологодской области. Его отец был чиновником в царской России, был знаком со Львом Толстым, даже вел с ним переписку, но рано умер. Его жена Мария (моя бабушка) одна воспитала шестерых детей. Моя мама, Клавдия Ивановна, тоже была домохозяйкой. Мы жили в деревне Кирщебой (ее затопило при строительстве Рыбинского водохранилища). Перед войной мы переехали на станцию Тешемля, но денег на покупку дома у нас не было, поэтому жили при конторе. Во время войны бомба попала в здание конторы, и мы совсем остались без жилья. Но мир не без добрых людей - нас приютил папин друг Николай. У него самого была семья 8 человек, да нас с мамой двое, но жили дружно. У Николая мать-старушка добрая была, так она еще и эвакуированных пускала, баню им топила…
После гибели отца мне предложили на выбор - пенсию по случаю потери кормильца или стипендию. Правда, стипендию выдавали при положительной - без троек - учебе. Я выбрала стипендию и поехала в 1946 году учиться в Тихвинское педучилище. Это было очень тяжелое время: голод, ездили на подножках поездов - не хватало билетов; много преступлений было. Однажды мы с подругой поехали в Тихвин за хлебом, и у нас в поезде этот хлеб двое парней отобрали. Мы не сопротивлялись, потому что боялись. Был случай: одна девушка стала сопротивляться, так ее выбросили из вагона.
Общежитие нашего педучилища находилось в кельях Тихвинского монастыря, большая часть которого была разрушена войной. Потолки были высокие, на стенах - какие-то фрески, рисунки, но мы тогда не придавали этому значения. Звонница монастыря стояла с проемами, но колокола отсутствовали. В комнате жили 17 девушек, топили печь-буржуйку. Дрова были сырые. Мы ходили к реке, набирали сухой тростник, чтобы растопить.
Я старалась хорошо учиться, и после окончания второго курса меня с другими отличниками направили в Гатчину, где обучение продолжалось еще два курса. Мне было очень тяжело, так как с мамой связи почти не было, она мне ничем не могла помочь - далеко, да и средств не было…
Мое направление в этот детский дом я приняла с радостью - это был специальный детский дом для сирот, родители которых погибли в войну, поэтому даже зарплата воспитателей была на 20 рублей больше, чем в других детских домах. И - поехала. Ходила я с косичками, и мне сделали замечание: бантики велели снять, чтобы меня не путали с воспитанницами.
…Но тогда я не подозревала, с какими трудностями придется столкнуться. Дело в том, что бывшее руководство детского дома не надлежащим образом выполняло свои обязанности: директора отстранили от работы за пьянку и растрату. Новый директор - Борис Борисович Карасик полностью набирал новый штат сотрудников, куда вошли и мы - три молоденькие воспитательницы. Всего на сто воспитанников было шесть воспитателей и пионервожатая.
Вся же деятельность прежнего персонала проходила на глазах воспитанников, которые и так пострадали во время войны, да еще и с руководством детдома им не повезло. Дети были обозленные, неуправляемые. В открытую нам стали говорить: "Чего вы сюда приехали? Если старые воспитатели не смогли с нами справиться, то вас что ли будем слушаться?" И стали сами нас "воспитывать". Однажды мальчики не пошли в школу, но я строго сказала, что обедать им разрешу только после школы. Мальчишки разозлились на меня. Девочки мне сказали, что ребята собираются устроить мне "темную" - накрыть одеялом и побить. Надо сказать, что здание этого детского дома было очень красивое, большое, с системой коридоров. И вот иду я по коридору вечером - и внезапно гаснет свет. Я поняла, что сейчас меня будут бить. Но в этот момент открылась дверь в комнату девочек, и они закричали, чтобы я шла к ним: они спасли меня. Одну воспитательницу заплевали, другую ударили ботинком в лицо, учительнице бросили в глаз чернильницу. Ребята ругались матом… Было и такое дело: воспитанник Федя напал сзади с ножом на директора Б.Б. Карасика за то, что директор сделал ему замечание по поводу его школьных прогулов. Брат Феди - Коля сообразил, что это может плохо кончиться, и выбил у того из рук нож. При всем при этом мы не могли привлечь к своей работе милицию, так как это были особые дети - сироты войны, их запрещалось отправлять в колонию…
За первый год работы в детдоме у меня стали седыми виски; когда я приехала в отпуск домой, мама очень удивилась.
Еще был случай, когда меня ребята хотели обвинить: я выдавала им новое белье и четверым не хватило трусов, поэтому я выдала поношенные, но еще крепкие. Ребята стали готовиться к расправе со мной, считая, что я украла их белье. Заступилась за меня Роза Хайкина. Она вместе со мной получала белье, за которое мы расписывались, и сказала ребятам, что именно столько я и получила. Много еще было разных бед…
Не хватало терпения, и мы со слезами пришли к директору и положили ключи на стол, сказав, что больше нет сил - увольняемся. Но Борис Борисович был опытным руководителем, стал нас уговаривать, убеждать, что мы все еще подружимся. И он оказался прав...
Переломным этапом стал турпоход по Ленинским местам: Ильичево - Сестрорецкий Разлив. Ребята сами выбирали тех, кто пойдет - всего 40 человек. Среди детдомовских хулиганов лидером был Костя. И остальные ребята не хотели, чтобы он шел в поход. Костя очень расстроился. Мне стало его жалко, я взяла его на поруки. Весь поход Костя не отходил от меня, охранял, заготавливал дрова, отдал свое одеяло. Меня это тронуло до слез. Этот поход нас всех сплотил. Жизнь после него стала совсем другой: мы стали почти родными. С 40 воспитанниками пошло двое воспитателей - я и моя подруга Галя, совсем маленького роста. Все мы были одеты одинаково, шли строем, люди смотрели на нас и хвалили: "Какие молодцы, без воспитателя, а так дисциплинированно идут!" А Галя повернулась и сказала: "Почему без воспитателя? Мы - воспитатели!" На что ей ответили: "Какой ты воспитатель? Ты - воспитанница! И не хвастайся зря!"
Все продукты мы несли сами, готовили себе еду на костре - варили кашу. Ночевали в двух палатках, места всем не хватало, спали по очереди. На обратный путь нам не хватило продуктов. Ребята предложили украсть. Но мы категорически отказались и объяснили им, что лучше честно заработать, и пошли в колхоз предложить свои силы. Председатель колхоза так был рад, что выписал нам много продуктов: и картошки, и овощей, и крупы. У нас даже осталось, и мы использовали их уже в детском доме. После этого похода мы стали друзьями.
Ираида ЕФИМОВА
Окончание следует)