В предыдущих публикациях мы ознакомили читателей с воспоминаниями рабочих, колхозников, железнодорожников, учителей... Однако будет неполным социальный срез того общества, если мы не вспомним о таком его слое, как верующие. В то время не принято было об этом писать передовицы, но эти люди были. Они вместе со всеми поднимали Выборг, скромно умалчивая о своей вере. Иконы с собой привезли многие из родных деревень, мало кто отваживался ходить в церковь. Сегодня это обычное явление. Но тогда…
На окраине Выборга в стареньком деревянном финском домике без удобств живет бабушка Маша - Мария Михайловна Никишичева. Бог даст, на следующий год мы ее будем поздравлять с 90-летием. Более полувека живет она в этой маленькой уютной квартирке со множеством икон и лампадок, день изо дня топит печку, начинает и заканчивает день молитвой. Для своего возраста она обладает прекрасной памятью, рассудительностью, и за советом к ней идут многие.
Родилась она в 1918 году в карельской деревне Шульгино Тверской губернии. Отца, Михаила Абрамова, она не помнит, - его убили, когда Мане было полгода. Со слов односельчан, был он хороший печник, еще долгие годы сложенные им печи дарили тепло людям в окрестных деревнях. Мать в 34 года умерла от воспаления легких, когда девочке было 7 лет, а ее брату Николаю 9 лет. Мария Михайловна хорошо помнит, как хоронили мать, как она бросилась к ней в могилу, кричала: "Не отдам мамоньку!"
Брата определили в подпаски, а Маню брали к себе жить люди, нуждающиеся в няньке - люльку с младенцем качать, рожок с питьем подавать, самовар ставить. Так с 7 лет она стала зарабатывать себе кусок хлеба.
- Скучала я по брату. Приду за околицу, где он овец пасет, а он так жалобно на дудочке играет, слезы текут у него, рубашка мокрая в две полосы. Обнимемся мы и вместе плачем. Потом он скажет: "Иди, Маня, тебя искать будут".
До сих пор со слезами вспоминает Мария Михайловна о своем сиротском детстве.
В школе Маша не училась ни одного дня. Свои "университеты" проходила от семьи к семье, где ее учили жизни разные люди. По этим воспоминаниям можно отдельную книгу написать. Но так получилось, что Бог посылал Маше только добрых людей, и деревня тех времен была другая: сироту грех было обижать. Старались люди помочь, чем могли, жалели.
- Бывало, хозяйские куры нестись переставали, только одно яйцо и снимут с гнезда. Я говорю: “Это дяде Васе, он работает”. А мне хозяйка отвечает: "Нет, это Машеньке курочка яичко снесла, Машеньке расти надо, а дядя Вася уже большой". Другой раз я провинилась - краник от самовара потеряла; сижу, плачу, хозяев жду, а поить нечем. Хозяйка вернулась, я ей все рассказала, боюсь хозяина. Как уж она раньше меня с ним встретилась, не знаю. Только хозяин приходит и с порога говорит: "Я сегодня чаю не хочу, я молока попью". Я все слушаю, скажет хозяйка про мою вину или нет. Так и уснула на пороге, прислушиваясь. А утром проснулась в своей постели, хозяйка зовет чай пить. Оказывается, хозяин нашел краник в золе. А меня с порога унес спящую в постель. Не упрекнули меня ни одним словом.
…В следующей семье хозяйка учила подрастающую Машу:
- Вот зима кончается, надо все зимнее снять, перестирать, залатать, в узелочки сложить до Покрова. А на Пасху надо все свежее, красивое в избе повесить, летом не нужно перед людьми заплатки показывать, зимой - не видно. А белье сушить надо повесить на улице ровненько, а не вразнобой: простыни с простынями, наволочки, полотенца. Худое белье на смех людям не показывать.
В другой семье учили такой порядок соблюдать, чтобы в темноте, не зажигая огня (в деревнях электричества не было, а зажигать огонь во дворе - лишняя опасность пожара), можно было протянуть руку за нужными вещами: вот маленькие гвоздочки в баночке на этой полочке, вот здесь побольше, вот пила, вот молоток, вот уздечка…
А в одной семье так бедно жили, дети все на полу на соломе спали, простужены были. Утром Маша должна была солому собрать, полы вымыть, выскоблить, не крашены тогда в деревнях полы были.
Учили ее добрые хозяйки, как свое здоровье беречь, травами да медом с молоком лечиться, простуду не запускать.
Мария научилась всему - и косить, и жать, и лен трепать, и прясть, и вязать, и хлебы печь, и детей нянчить, и за стариками ухаживать. Работать, конечно, приходилось много. Когда пришло время на работу устроиться, на вязальную фабрику в соседнее село Парфеново, у Маши не было документов, и определили ей возраст на четыре года меньше. Поставили нитки мотать, высоко - скамеечку подставлять приходилось! Уже потом одна женщина в селе ей сказала, что вместе с ее матерью в одну неделю рожала своего сына у одной бабушки-повитухи, это был 1918 год.
С особой любовью вспоминает Мария Михайловна батюшку из церкви, который не забывал малолетнюю сироту.
- Батюшка просфирочку мне даст, в голову поцелует и говорит: "Иди, дочурка, ставь самовар - батюшка в магазин пойдет". Принесет целый портфель пряников, бубликов - все на стол высыплет. У меня самовар на 11 стаканов был. Попьем с батюшкой чайку, еще пряники останутся, батюшка говорит: "Это все тебе, дочурка, Бог послал, сама кушай и других угощай".
Для меня самый большой праздник был - в церковь пойти. А все старушки - мои подружки. Я жалела их; чем могла - помогала. Постарше уже была - банщицей работала в селе. Баня была маленькая, деревенская, не каждый день работала. Я у начальника разрешения попрошу и в выходной приду, баньку натоплю и знакомых старушек приведу, намою их, напарю. Они так благодарили меня, вот их благодарность мне сейчас Богом передается…
Бабушка Маша благодарит Бога, что на старости лет послал ей добрых людей - верующую молодую семью, живущую по соседству, которая ухаживает за ней: в баню свою водят, квартиру убирают, по хозяйству помогают.
…Как началась война, пошли через деревню беженцы.
- Я на день себе пекла 5 лепешек из жмыха, отрубей, лебеды - из чего придется; думаю, ну одну-то лепешку я съем. Идут люди, худые, голодные, просят: "Дочка, нет ли горяченького чаю?" Я самовар поставлю, сушеную сахарную свеклу достану (мы ее вместо сахара с чаем пили). И раздам опять свои лепешки… Этак целую неделю шли люди, жалко мне их было и раздавала свои лепешки; сама чай попью со свеклой и все.
Страшное время для всех - война. Мария с остальными была направлена на рытье окопов в прифронтовую полосу.
- Так тяжело было, после работы сил нет дойти до сарая, где мы ночевали. Да и сарай-то был дырявый. А кусок хлеба - паек такой давали - непропеченный, сырой; мы траву ели. Решили с женщинами на месте заночевать, шалаш сделали. Дождь пошел, вымокли до нитки. Вдруг, видим, вдалеке огонек горит. Ну, мы и пошли на него. Подходим, прислушиваемся, женщины испугались: не по-русски у костра говорят, не немцы ли? Я слушаю: говорят по-нашему, по-корельски. Ох, я обрадовалась! Выскочила к костру, а там солдаты-разведчики из нашей деревни. Накормили нас из своего пайка, но велели уйти в сарай, проводили - опасно у линии фронта.
Мой брат Николай тоже разведчиком в войну был. Тогда не разрешали им крестик носить, так у него он был зашит в нагрудном кармане, там и иконочка маленькая была. Брат мне потом рассказывал: читает он молитву, а пули свистят и слева, и справа - но в него не попадают. Бог его спас в войну - живым вернулся, только ранение в голову было. В деревню тогда мало мужиков после войны возвратилось. Брат добрый был, всем помогал по хозяйству мужицкую работу делать и ничего за это не брал. Жена ругалась на него, что он глупый, бесплатно работает, а он отвечал: “Разве они виноваты, что на войне у них мужики погибли? Доброе дело тебя вперед тянет, а злое на дно. Деньги уйдут, а добра не будет - плохо будет”.
Потом брат с семьей в Выборг поехал, устроился в Возрождении, в колхоз. Эти места ему были знакомы, он здесь воевал. Рассказывал: пойдут косить, в траве останки солдат находят, где руку, где ногу - все это соберут, захоронят...
Николаю одиноко было в далеком Выборге без родни, стал писать сестре Марии, к себе звать.
- Приехала я в Выборг 1 января 1950 года, а 2 января в храм пошла, исповедалась, причастилась. С того дня с храмом не расстаюсь. Образования у меня не было, устроиться смогла только уборщицей на вокзал. Но я старалась, мне и премии выписывали, и на Доске почета моя фотография была. Снимала я угол, платила 50 рублей из зарплаты в 300 рублей. Жила вместе с хозяйскими двойняшками, надо было им косы заплести, убрать в доме, воды наносить. Проработала я на вокзале 7 лет, и мои знакомые решили меня познакомить со вдовцом; у него жена умерла, а хозяйство надо было вести - скотина во дворе. Я и не знала, а он сначала меня в работе посмотрел на вокзале. Он был на 20 с лишним лет старше меня, я понимала, что ему тяжело без хозяйки в доме. А я уже устала по углам мыкаться, подумала: буду ухаживать за ним, как за отцом, - и согласилась выйти замуж. Вот с тех пор и живу в этой квартирке. Все здесь моим мужем еще нажито, а мне больше и не надо ничего.
Муж мой, Михаил Кириллович, был партейный, образованный, я его уважала, обед всегда горячий подавала, чисто в квартире, во дворе порядок, - он мной доволен был. Его родня к нам в гости любила приходить, племянница Майя с мужем, свояченица; с работы были - он был очень гостеприимный. Меня тетей Марусей все стали звать.
Однако не все гладко между нами было. Сказал он мне, что его ругают на партактиве за то, что в его доме иконы висят, лампадки горят. Я ответила, что если ему это не нравится, так я уйду и унесу свои иконы. Вызывают меня в домохозяйство на партактив и говорят, что я позорю их коммуниста, что я такая темная и необразованная - в Бога верю. Выслушала я их и спрашиваю: “Можно ли мне сказать?” Дали мне слово. Я говорю: “А где вы, коммунисты, были, когда я в 7 лет без родителей осталась, почему вы меня в школу не отвели, грамоте не научили? Меня Богородица за ручку с 7 лет вела, ничему плохому не научила - красть, пить, гулять я не пошла. А если я позорю вашего коммуниста, так я уйду, вы сами за ним ухаживайте, кушать ему готовьте, стирайте сами. А если заберете силой иконы, так знайте - меня вперед придется в огонь бросить, я не боюсь - к Богу пойду". Замолчали коммунисты, сказали: "Нет, ты нашего Михаила Кирилловича не бросай, он старый, за ним ухаживать надо". И больше уж не ругали меня. А позже их начальник ко мне подошел и спросил, не пойду ли я истопницей работать в их домохозяйство. Я пошла. Но мне утром надо было в церковь на службу ходить. Спрашиваюсь у начальника. Он мне говорит: "Ты пораньше приди, печи истопи, а ключ под порог положи, я первый приду, а ты уж никому не говори, что я тебя отпускаю в церковь с работы”. Так я и работала. Осмелела потом: у них в партактиве прибираюсь, они домой расходятся, говорят: "До свидания, Мария Михайловна", а я им отвечаю: "Ступайте с Богом". Они улыбаются, а помалкивают, что я им Бога поминаю.
Ираида ЕФИМОВА
(Окончание следует)
Автор готова ознакомиться с архивом и воспоминаниями других выборгских переселенцев, телефон 8 921-787-16-22.