Первые переселенцы на полянской земле

О событиях на Карельском перешейке после окончания двух войн, Финской и Великой Отечественной, документальных свидетельств сохранилось мало. Особенно про 1940-41-й годы. Но те крупицы нашей недавней истории, которые ещё можно собрать, настолько уникальны, а порой и удивительны, что хочется немедленно ими поделиться с теми, кому история своего края небезразлична.
Переселенцев первой волны, что приехали осваивать финские территории в 1940-м году, было мало, в разы меньше, чем таковых после Отечественной войны. В живых и вовсе остались считанные единицы. Нет уже и следов той послевоенной деревни, про которую речь ниже. Нет совхоза "Поляны" и его отделения "Горьковское", в котором, помимо прочего, выращивали и доили коров при участии и руководстве моей матери, Валентины Павловны Шуйской, бывшей в совхозе зоотехником. Много чего нет, а то, что появилось, не всегда радует глаз и душу. Но время идёт, многое меняется и моя задача донести до людей, пока есть возможность, этот рассказ по воспоминаниям жительницы деревни Бойково той поры Марии Николаевны Ильичёвой Итак, присказка закончилась, а теперь сказка. А вернее — чистая быль из первых, вернее вторых уст с некоторыми комментариями
...Была в Ярославской области деревня Ягорба. Старинная, как и вся ярославская земля. С глубокой древности жили тут люди, и недаром мудрый наш князь Ярослав основал на земле этой один из городов-символов Руси и России — Ярославль. Понимал важность этого места и необходимость его развития и укрепления. Но шли годы и пришла пора великих перемен и грандиозных идей. Много чего поломали, много чего построили. Перегородили и великую русскую реку Волгу в нескольких местах, создав рукотворные моря. Одно из них — Рыбинское водохранилище, которое местные жители упорно теперь называют морем. Под воду ушли сотни деревень, сёл и даже городов.
Деревня Ягорба тоже оказалась в зоне затопления. Где пребывало эвакуированное из неё население до весны 1940-го года, история умалчивает и рассказчица тоже, поскольку затопление водохранилища началось ещё в конце 30-х годов. Но весной 1940-го года жителям затонувшей несколько лет назад Ягорбы поступило предложение выбрать для постоянного места жительства или Крым, или только что отвоёванный у финнов Карельский перешеек.
Чтобы не попасть впросак на веки вечные, решили коллективно послать делегацию наиболее уважаемых жителей в оба означенных места. Чтобы те хорошенько всё осмотрели, сравнили, сделали выводы и доложили всем селянам свои предложения. Посланцы так всё и сделали. Они съездили в Крым и в Мустамяки, а потом на общем собрании рассказали о впечатлениях. Решение было единым: "Едем на Карельский перешеек!". Русский мужик, в отличие от интеллигенции во власти, сначала всё взвесил, а уж потом принял судьбоносное решение. Всем народом. Не как другие с водохранилищем.
Сначала отправили самых здоровых мужиков, чтобы те успели ещё в весну 1940-го вспахать и засеять зерновыми так неожиданно обретённые финские поля. Для приготовления пищи, стирки одежды и моральной поддержки пахарей в состав первого десанта была включена одна незамужняя женщина. (У рассказчицы - "бабёнка").
По осени и все остальные сельчане прибыли на станцию Мустамяки. Бабы с детьми, старики, оставшиеся в Ярославской на покосах и тяжёлых летних работах мужики. Этим же поездом привезли коров, лошадей, птицу и мелкую скотину. Доставили в Сюкияля сено, а также картошку и зерно, собранное в Ярославской и предназначенное на посадку в Финляндии. (Так в то время называли Карельский перешеек)
Все финские постройки были в целости и сохранности, боёв в Финскую тут не был потому, что деревня от больших дорог стояла в стороне. Потому и разместились с комфортом. Семьями по финским хуторам. Дома тёплые, у каждого амбары, сеновалы, конюшни, погреба. Хватило колхозникам и для размещения общественного колхозного имущества и инвентаря.
Урожай на удобренных финских полях был хорошим. (То же самое говорили и другие переселенцы, с которыми мне довелось беседовать о тех годах, в частности, агрономом совхоза "Поляны" с 1945-го года Таисия Васильевна Золотько). Хватило на госпоставки, еду и зерно для будущего посева. Зимой готовились к весеннему севу: отбирали семена, возили на поля навоз, подковали на устроенной кузнице лошадей, починили сбрую. Зима пролетела быстро, а весна была дружной.
Отсеялись в срок, 41-й обещал быть урожайным. Всходы были дружными, ровными и перспектива получить достаточно овса, ржи, ячменя радовала и вселяла надежду и уверенность. К середине июня получили первый укос. Трава на лесных полянах, по канавам, обочинам и другим неудобьям была высокой и сочной. Основной сенокос ещё был впереди. Скотина перезимует без проблем, сена будет вдоволь.
Стояли белые ночи, и молодёжь гуляла допоздна у клуба Было воскресенье. А утром забили в железный рельс. Все собрались у конторы и узнали, что началась война. Тут же начались сборы. Мужу своему Коленьке Мария Николаевна собрала, как и всем колхозным мужикам, "сидор" и проводила на войну, под Выборг. Больше она его не видела и весточки от него не получила.
Сгинул красноармеец Николай Ильичёв, отец троих детей, в первые же дни финского наступления под Выборгом. Пропал без вести. Сколько ни писала потом в военкоматы и газеты Мария Николаевна с просьбой помочь найти хоть могилу мужа, везде ответ был один: пропал без вести под Выборгом.
Всех членов колхоза имени Сталина быстро эвакуировали с имуществом обратно в Ярославскую область. Стога сена и скирды соломы колхозники сожгли, чтобы не оставлять финнам, а вскоре в Сюкияля вернулись её прежние хозяева. Днём 30 августа 1941-го года финны заняли без боя деревню и двинулись дальше на Терийоки и Райвола. Следом вернулись и мирные жители, которым в отличие от многих населённых пунктов, как к примеру Уусикиркко, затронутой двумя войнами и сожжённой в 39-м дотла, не пришлось начинать с нуля. Все дома были на месте, всё, что закопано при эвакуации, было извлечено и использовано по назначению: посуда, инвентарь, инструмент, велосипеды, патефоны, даже бензин в бочках. Правда, если их за прошедший год не обнаружили неожиданные и нежелательные для финнов ярославские "земляки".
Для финнов период с зимы 1942-го по лето 1944-го был последним свиданием с родной землёй. За две недели до нашего наступления население было эвакуировано, а уже 14-го июня советские танки вошли в Сюкияля. Финны ожесточённо оборонялись, но силы были на нашей стороне. В этих-то боях и погиб красноармеец Бойков, похороненный в братской могиле в центре деревни и давший ей своё героическое имя.
В эвакуации нашим переселенцам с Карельского перешейка пришлось так же несладко, как и их финским собратьям у себя в Финляндии на новом месте. Если ещё не хуже. Марии Николаевне, чтоб не умерли с голода дети, пришлось обменять на еду все ценные вещи. Золотые серёжки ушли за буханку хлеба. Часы поменяла на чайник пшена. Золотое обручальное кольцо, память о своём Коленьке, отдала за полбуханки чёрного хлеба, когда вопрос жизни и смерти девальвировал драгоценный металл до сорока копеек за грамм.
Жили в эвакуации в нищете, но всем колхозом, колхозом же и вернулись в начале 1945-го к покинутым почти четыре года назад очагам. В ставшую родной финскую деревню Сюкияля, нынешнее Бойково. Расселились по своим домам. Посадили сперва колхозную картошку, потом свою. С этим было строго, по-другому бы не дали. Оголодавшую в войну страну надо было кормить в первую очередь. Потом уже себя, хоть ты и часть этой самой страны и есть.
Стали ждать с войны мужиков. Те потихоньку возвращались — раненые, калеченные, и далеко не в каждый дом. В сенокос обделённые войной фронтовики вовсю баловались с одинокими бабами и вдовами, а по весне родились ребятишки чуть не у всех безмужних. Природа умело и заботливо восполняла страшный людской урон.
Колхоз крепчал и успешно восстанавливался, даже в передовиках бывал. На его полях была организована сортоиспытательная станция. Там сажали картофель разных сортов с целью прояснить, какой же из них более всего пригоден для посадки на Карельском перешейке. Те, кто там работал, получали зарплату регулярно и не трудоднями, а настоящими деньгами. Колхоз укрупнили, присоединив к соседнему, - "Память Ильича". Жизнь колхозная продолжалась до 60-го года. В этом году их присоединили к соседнему совхозу "Поляны", и жизнь сразу изменилась. С зарёй уже не вставали и не бежали на работу до петухов. Директора, в отличие от председателя, не выбирали, а назначали сверху. Но в совхозе поработать долго не пришлось — подошла пенсия. Очень уж маленькая, всего 16 рублей 50 копеек. Ну, как на неё прожить? Никак невозможно. Пришлось пойти Марии Николаевне в школу, подрабатывать уборщицей. Топила печки, колола дрова, звонки давала, полы мыла.
Платили всё равно очень мало, и приходилось сдавать летом дачникам комнату, ютясь в закутке. Держала корову, поросёнка и кур. Помогали подросшие уже дети, копали огород, заготавливали сено. У всех уже были семьи, поэтому хозяйство пришлось постепенно сокращать. Самой стало уже не под силу управляться. Когда расставалась с коровой, плакала. А потом рассмеялась: "Такую кабалу с плеч скинула!".
До последнего дня вспоминала пропавшего мужа, видела его во сне и верила, что живой. Во снах он говорил, что уцелел, но теперь далеко: в Аргентине или в Уругвае, а может даже в Германии.
В 2010-м году съездила в Мустамяки, но лучше бы этого не делала. Впечатление от увиденного было тяжёлым: мужики спились, старые дома заброшены, а растущие рядом коттеджи совсем из другой, нереальной жизни.

Б. А. Шуйский,
Удальцово. Ноябрь 2011 г