Сказки старого полянца Володьки Ивашнёва

Жителей послевоенных Полян осталось совсем немного. А те же, кто ещё живы и здоровы, не всегда любят делиться своими воспоминаниями о тех непростых и не очень-то светлых годах. Друг моей полянской юности, а ныне житель посёлка Перово, что под Выборгом, Владимир Ивашнёв, - редкое и очень счастливое исключение из этого правила. Встречаемся мы теперь нечасто, но каждый раз он вспоминает события таких теперь далёких сороковых-пятидесятых годов, когда семья учителей Ивашнёвых появилась в "освобождённой" от финнов советской Усикирке. Так на русский лад именовали посёлок с декабря 1939-го года по январь 1949-го. Без двойных букв и окончанием на "а". Кстати, до революции русские точно также без буквенных излишеств называли и писали, правда с "о" в конце: "Усикирко". Даже на перроне нынешней станции Каннельярви. Тогда она Уусикирккою была.
Я же помаленьку собираю и накапливаю эти бесценные воспоминания, уточняю по мере возможности факты, чтобы при случае поделиться ими с любезными читателями.
Ивашнёвы - переселенцы первой волны. Если, конечно, не считать год, прошедший от Финской до Отечественной. По правде говоря, они и не переселенцы вовсе. С ними договор вербовки не заключался, гектар земли им советское государство не выделяло, ссуды на организацию хозяйства тоже, и недоимок в казну не списывало. Собственный дом строить тоже не разрешили, к тому же Ивашнёвым и не на что было, потому и не просили. Именно такими льготами зазывали вербовщики людей на Карельский перешеек, но на семью моих друзей эти щедрые правительственные дары не посыпались. Сами они обошлись тем, что имели.
А имели они троих детей: Татьяну, Сашу и Володю, прекрасное дореволюционное образование, не чета сегодняшнему, и огромное желание просветить военных недоучек. Обделённых войной ребят, большинство из коих, пребывая в возрасте юношей, читать и писать не умели. В войну учить некому было, а если что и изучили ребятишки до неё, то за лихолетье позабыли напрочь.
Вовкина мать, Анна Гавриловна, была из Грязовецкого района Вологодской области, где у него и до сих пор полно родни, степени родства с которой он уже не разумеет. Владимир Александрович, отец его, имел порок сердца и от военной обязанности был освобождён даже в военное время.
Ивашнёвы-старшие работали перед войной в школе в Рахье, и когда немец на пару с финном подступил совсем близко, они подались всей семьёй с двумя детьми на родину Анны Гавриловны. Когда же в 1944-м году стали агитировать народ в газетах и по радио переселяться в Финляндию (так тогда называли сплошь и рядом Карельский перешеек), решили вернуться поближе к Ленинграду. Так Ивашнёвы появились в Усикирке ранней победной весной. В вологодской эвакуации Володька и народился в ноябре 1944-го. Было ему во время этого переезда чуть меньше полугода.
Володька с малого возраста был крайне любопытен и любознателен и, имея прекрасную память, по сей день является бесценным кладезем сведений о нашем теперь уже далёком послевоенном полянском прошлом.
Учиться тогда ему было ещё рано, но и без присмотра оставлять шустрого смышлёныша трёх-четырёх лет отроду было в то время гораздо опаснее, чем, к примеру, сейчас. Военных сюрпризов от патронов до авиабомб валялось множество, полуразрушенных строений, подвалов, чердаков, крыш было ещё больше. Поэтому Вовка частенько был ограничен в свободе передвижения по развалинам, кустам и лесам Усикирки и присутствовал на школьных уроках родителей. Сидел он позади всех, не шумел и не отвлекал, а с интересом наблюдал и запоминал процесс постижения знаний первыми полянскими учениками.
Анна Гавриловна преподавала классически правильно и в основном малышам. Владимир Александрович пытался нести разумное и доброе недорослям лет 12-14-ти, у которых стремления и желания в корне отличались от учительских. Приёмы и методы учителя тоже отличались от РОНОвских методичек, поскольку те не учитывали реалий тогдашнего бытия.
В карманах Жорки Гренуса, Тольки Терентьева, Серёги Мартынова, Кольки Ершова и их ровесников имелось всё, что крайне необходимо было послевоенному пацану, но мало годилось для повышения образовательного уровня. А уровень тот был пониже ещё, чем у первоклашек Анны Гавриловны. Тем хоть процесс учёбы был интересен, а личность учителя священна и непререкаема. Недоросли же Владимира Александровича, непонятного уровня образования, при первой возможности скрывались в окрестной природе, и тогда воздух пришкольной территории оглашался звуками выстрелов и воплями идущих в атаку. Самопалы и поджиги изъять не представлялось никакой возможности. Порох для зарядов был в избытке, причём в любом кармане, а про правоохранительные органы в то время никто и слыхом не слыхивал. Если же кому и удавалось обезоружить какого учащегося Усикиркской начальной школы, то новый огнестрельный предмет появлялся взамен старого уже через пару часов, а то и раньше. Невооружёнными в школу идти не было смысла. Из войны пацаны уроки извлекли железные. К ней надо быть готовым всегда. И порох держать сухим…
Вовка не очень любил "правильные" материны уроки, зато отцовы вспоминает в подробностях до сих пор. Поразмышляв некоторое время над классным журналом, Владимир Александрович вызывал к доске очередную съёжившуюся жертву. Зачастую ту самую победительницу в военных действиях возле школы, у которой боевой дух в предвкушении отчёта в знаниях пропадал напрочь.
- А напиши-ка, Жора, слово "голова"! - изрекал учитель, и представление начиналось. Испытуемый что-то шевелил губами, вертел в руках мел, сопел, потел, поднимал глаза к небесам, переводил их на пустую доску и спустя минуты две принимался изображать звуки в виде букв. Начертав на трёхметровой доске, оставшейся ещё от финнов, в самом углу её, две пересекавшиеся тонкие и кривые чёрточки перед хилым сплющенным бубликом, испытуемый входил в ступор. Изображённое, по версии Жорки Гренуса, должно было соответствовать слогу "го", а потом ученик надолго задумывался. Просчитывая последующие шаги, он неизменно приходил к выводу, что два последних слога умной голове ни к чему и работы по написанию непосильного задания на этом заканчивал.
Учитель терпеливо наблюдал за муками творчества обречённого учащегося и по окончании ответа, недолго подумав, произносил:
- Ну вот, Жора! Теперь ты уже что-то знаешь. В прошлый раз ты и это не смог написать. Ставлю тебе "три". Старайся и дальше. Володька не уверен, что он воспроизвёл эпизод из жизни именно Жоры Гренуса. Этим учеником мог быть и Серёга Мартынов, и Толик Терентьев, и Носовы Мишка с Васей, и кто-то другой, кого уж и не вспомнить. Они мало чем отличались тогда в уровне знаний, но всё равно азам прикладной науки у Ивашнёвых они выучились и стали нормальными советскими людьми.
Упомянутых братьев Носовых Володька помнит очень хорошо. Мишка был из разряда шалопутов, каких на свете мало. С возрастом обычно детские шалости прекращаются, у Мишки этого так и не произошло. Он единственный в Полянах парень, косивший от армии, что в те времена было сродни душевному заболеванию. А может так оно и было. Мишка заваривал махорку вместо чая, глотал сапожные гвозди и что-то ещё предпринимал, лишь бы не служить. Своего он добился. А ещё он послужил причиной смерти брата Васи. Вольной или невольной, один Бог знает.
Они поехали по первому льду Школьного озера на финках и вскоре провалились. Финки с седоком ушли под лёд. Вася сидел на сиденье. Его любили все, но спасся Мишка. Он плыл к мелководью сквозь битый лёд и орал во всё горло: "Прощайте, скалистые горы!" Вася же стал первым советским полянцем, которого похоронили на лютеранском кладбище. У самой колокольни. Теперь на нём не хоронят. Заполнено до предела костьми финских и русских жителей нашего посёлка.
Первая Полянская школа была там, где нынче административный корпус Полянского поселения, наискосок от первой конторы, что была за шоссе. Теперь это место в дальнем от входа конце коридора здания администрации. Оно же и место деревенского медпункта. Его организовали как раз в первой школе, а та в свою очередь переехала на Школьное озеро.
В самом начале его, если смотреть со стороны Зеленогорска, стояло большое деревянное двухэтажное финское здание, сохранившееся ещё от Зимней войны. Видимо оно уцелело потому, что стояло вдали от шоссе. В него-то и перевёл директор совхоза "Поляны" Александр Андреевич Белобокий начальную школу. Учеников прибывало, маленький одноэтажный домик в центре посёлка уже всех не вмещал, потому и решено было использовать пустующее огромное холодное строение на окраине. Директор же совхоза тогда был начальник всему, от куриц до леса и транспорта. И домами руководил тоже он.
Володя хорошо запомнил большие помещения на каждом из этажей, превращённые в классы. В малых же поселилась семья самих учителей.
На первом этаже новой школы стояли два камина. Один из них, угловой, имел дверцы, располагавшиеся за витой бронзовой штангой, вынесенной вперёд. Была она толщиной в руку взрослого человека и очень уж красивой и блестящей была. Закрывать двустворчатые дверцы она не мешала.
Другой камин был каменным и стоял в классе первого этажа. Запомнились Володьке два жёлтых льва по бокам его то ли из камня, то ли из керамики. У камина хорошо греться сидя у самого огня, помещения же, особенно большие, они отапливают плохо. А в местах, где зимние морозы бывают к сорока, обогреть камином соседнее помещение, тем более весь этаж, немыслимо. Дров не жалели, пытаясь согреть школьников и учителей, но не получалось. Сидели в морозы в верхней одежде, а по стенам всё равно блестел иней.

Борис Шуйский,
из книги
"Уусикиркко - церковь новая"

(Продолжение в следующем выпуске выходного дня)