Выборг, война...

(Окончание. Начало в №№ 87, 89)

Уже в конце 1942 года нас перевели в рабочий лагерь № 2, в каком городе, не знаю. Там был большой барак. Вот там уже были постели, матрасы и подушки. Одеял, правда, не было. Можно сказать, что здесь стало хорошо, одни девчонки белье на всех стирали, другие чинили в швейной мастерской. Меня как слабую в швейную мастерскую поставили. Мы даже немножко оделись. Там мы прожили до окончания войны с Финляндией.
Один раз к нам туда приезжали власовцы агитировать. Мы-то кожа, да кости, а у них вот такие морды! Форма самая разная. Девчонки как на них понесли, так они двери быстро закрыли.
Хотя там тоже сложная история, уже перед освобождением у нас одна девчонка встретила знакомого из власовцев - на одном станке на заводе работали. Он ей стал писать. Он уже знал, что после возвращения их расстреляют. Попросил передать записку, рассказать, чтобы совсем плохо о них не думали. Многие из них хотели получить оружие и затем бежать к нашим. Но их не посылали на передовую, они работали на охране различных объектов. После заключения мира их из лагеря отправили первых. Везли в закрытых вагонах.
А однажды, на Троицу, в 1943 году к нам в лагерь приехал майор, начальник лагеря, он учился в России и хорошо говорил по-русски, с ним священник. В Финляндии священники, что наши политработники, тоже в форме ходили. Они нам говорят: "Скоро будет большой православный праздник, а здесь похоронено много ваших соплеменников. Мы привезем вам бумагу, елки, а вы сделайте цветы и венки"
Ах, каких красивых венков девчонки наделали! Потом все пошли на кладбище, и священник отслужил молебен об упокоении душ погибших воинов. Да, прямо о погибших воинах молились. А мы ходили среди могилок и плакали. Сразу после этого случая начальника и священника убрали из лагеря, перевели, наверное, в другое место.
Помню конец войны с Финляндией. В тот день даже финны на радостях в воздух палили, а что в бараке делалось, не передать! Девчонки плакали, обнимались! Мы к тому времени уже многое знали про Ленинград. Нам финны диафильмы показывали. Придут, повесят простынь и показывают снимки блокадного Ленинграда. Холод, трупы на улицах. Девчонки смотрели и плакали. Зачем показывали - не знаю, наверно, чтоб мы не выступали, что нам в лагере плохо живется.
В 1944 году нам уже стали выдавать по три папироски в день, утром - баланду из овсянки и кусочек хлеба, в обед - суп с картошкой и два кусочка хлеба, вечером опять баланда с хлебом. Мы же уже привыкли к пайку, ну и жили нормально.
Финны нам говорили:
- После освобождения вас отправят в Сибирь.
А мы в ответ:
- Сибирь тоже русская земля.
Конвоиры у нас были женщины. Они получали в лагере деньги, паек за вредность, поэтому расстраивались:
- Вы уедете, а что мы будем делать? Куда пойдем работать?
После заключения мирного соглашения к нам приехали советские представители: майор и старший лейтенант. Перед их приездом старшая конвоирша пришла в барак и говорит:
- Уберите все тряпки с веревок и приберитесь.
Мы все намыли, убрали, сидим, ждем. Заходят. Вы представьте себе 180 женщин, у каждой из которой замерло дыхание. Тишина. Кто-то ахнул. А они нам тогда так весело и говорят:
- Так вы нас встречаете, девочки! Сейчас уйдем.
И мы сразу зашумели, заплакали, окружили их, только бы за шинель подержаться. Представители разместились в первой палате и вызывали нас к себе. Потом стали отправлять в Россию, сначала мужчин, а нас в последнюю очередь.
Повезли поездом, на каждой остановке кашу давали, галеты, даже чай и шоколадки. 3 ноября 1944 года нас привезли в Выборг, и финские конвоиры оставили поезд. Вот тут-то все и началось:
- А ну-ка выйти! Разговорчики! Строиться!
Чекисты на нас орут. А мы хохочем, девчонки же, радуемся!
Тогда выстроили нас всех пофамильно и посадили обратно в вагоны. А мы-то какие дуры! Финны нам на дорогу галеты коробками давали, и шоколадки, и печенье. Мы же все там оставили, нам ничего не надо было - мы ехали домой! Вот посадили нас в вагоны, закрыли, а у тамбуров солдаты с собаками. Затем повезли к Северному поселку, там высадили:
- Строиться по четыре.
Вокруг солдаты с собаками, дождь, лужи, дошли до лагеря репатриационных, это рядом с Петровской площадью. Стоим, мерзнем, в лагерь не пускают, потому что начальник не ожидал, что привезут женщин, и место для нас было не приготовлено. В общем, ждали, пока его вызвали, пока место освободили. Наконец пустили, одежду прожарили. Пришли в барак - там тоже голые нары… Шинельки расстелили. Кто-то лег, а кто-то стал марафет наводить, девчонки, ведь. Потом чекисты начали нас вызывать. Кормили негусто, так же, как финны, - овсянкой: утром 600 граммов овсянки, и вечером 800. Постепенно всех куда-то отправляли, в первую очередь врачей, медсестер.
А у меня специальности не было, меня выпустили и отправили в военкомат, там дали направление в госпиталь. В госпитале не взяли - я же бывшая военнопленная. Я снова пришла в военкомат:
- Если я преступница - сажайте, хоть крыша над головой будет.
Тогда военком мне посоветовал никому не рассказывать, что я была в плену, отметки то в документах не было никакой. Вот я и молчала до тех пор, пока не реабилитировал нас Леонид Ильич Брежнев, земля ему пухом. Он человек военный, понимал, что такое война.
После реабилитации я пошла в военкомат и попросила справку о том, что была в плену. А военком пожилой был, он, наверное, не знал, что такое фронт:
- Иди вон отсюда! Ишь какая, три года в плену сидела на нарах, а теперь справку хочет!
А через некоторое время я встретила капитана из военкомата, он рассказал, что согласно последнему приказу бывших военнопленных приравняли к участникам войны. Я написала запрос в КГБ, и через две недели пришла справка, на удивление положительная. Там было указано, что я попала в плен в бессознательном состоянии и преступлений против Родины не совершала.
Потом я написала запрос в наш Красный Крест, а мне оттуда какую-то чушь прислали. Тогда я пошла на почту, где мне помогли отправить письмо в финский Красный Крест. Из Финляндии мне прислали ответ на 9 листах, все подробно было написано, какие у меня раны и где я была. На основании этих документов мне сразу дали инвалидность.
В общем, восстановилась во всех правах.
В 1944 году после возвращения в Выборг я написала родственникам в Рахью, что жива, здорова, руки-ноги целы, и просила помочь найти семью. К тому времени, двое моих братьев погибли на фронте. А третий был тяжело ранен под Урицком, остался инвалидом и жил с родителями. После получения письма Павел решил сам поехать в Выборг. Приехал, сначала отметился в военкомате. А я в то время жила в деревянном домишке на Выборгской, 1. Вот пошла я 8 марта за хлебом в булочную, смотрю, передо мной в очереди еще пять мужчин. Гляжу, один вроде знакомый: ушанка, с палочкой, рука ампутирована. Вижу, карточку подает (тогда продукты по карточкам были) - фамилия Андреев написано. У меня хватило сил выйти из магазина за ним, я его окликнула:
- Павел!
Он стоит, на меня смотрит
- Братишка, ты что, не узнаешь? Я же Настя!
Так мы стояли и молчали, и не могли сказать друг другу ни слова. А через некоторое время ко мне приехали родители, и стали мы жить-поживать.
В Выборге я сначала работала на стройке, потом открылись вечерние курсы медсестер, я их закончила в 1948 году. И вот так с 1948 по 1998 год отработала в медицине, в основном в ЦРБ. Выучилась на рентген-лаборанта. Работу свою любила. Замуж, правда, не вышла, не взяли. Мне нравился один офицер, а я же бывшая военнопленная, такая женитьба испортила бы его карьеру. Когда стали подходить годы, а семьи все нет, я родила сына. Так что теперь у меня есть даже внуки и правнуки.
Недавно перенесла операцию, удалила камень из желчного пузыря. Не хотела, чтоб резали, да пришлось, выхода уже не было. Сейчас чувствую себя неважно, питаюсь одной овсянкой. Ем овсянку, и смеюсь: ну прямо как в молодости...

Ирина АНДРЕЕВА