Александр Швер о жизни и профессии

"Из всех искусств архитектура – самое зависимое. Чтобы получилось настоящее произведение, архитектору нужно многое: талант, умный и богатый заказчик, хорошие строительные материалы, опытные рабочие…"
Александру Михайловичу ШВЕРУ недавно исполнилось 85, он входит в состав районного Совета по топонимике, по собственному признанию – трудоголик и атеист, а ещё старейшина большой семьи – у него два сына, пять внуков, два правнука:

Я - ленинградский
Мы родом из Белоруссии. Мама была старшим ребёнком в семье мельника. В 1920 году в эпидемию тифа дед умер. Дядья отправились учиться в Ленинград, а за ними бабушка с дочерьми. Мои родители в ту пору были уже женаты и вместе работали в типографии в Витебске. Родился я уже в Ленинграде в 1928 году, когда они были студентами партийной школы, где готовили кадры для Коминтерна. Отец стал специалистом по Японии. Когда мне было шесть лет, родителей направили в Сеул, столицу единой тогда Кореи – в ту пору это была забитая японская колония. Отец работал первым секретарём консульства, мама вела дом, жили мы в прекрасном комфортабельном коттедже с прислугой, но родители рвались назад, в СССР: отношения с Японией были враждебные. Кроме того, на свет вскоре должна была появиться моя сестра, и было очень важно, чтобы она родилась в России… Прожив в Сеуле два года, мы вернулись в Ленинград, в нашу коммуналку в доме на углу Мойки и Фонарного переулка.
Я пошёл в первый класс, мама тоже устроилась в школу - учителем английского языка, отец закончил Ленинградский университет, потом аспирантуру, защитил диссертацию и стал кандидатом экономических наук…

А потом началась война
В 1941-м отца направили в политуправление Дальневосточного фронта, а мы с мамой и сестрёнкой эвакуировались: школа, в которой работала мама, была превращена в интернат и отправлена в Ярославскую область, а затем в Татарскую республику. На корабле, который нас вёз, ехало сразу три тысячи детей, причём мальчики в трюме, а девочки с женщинами - в каютах. По прибытии наш интернат отправили в деревню Лекарево, где он и оставался до конца войны. Все наши разговоры и думы были о еде. Часто кто-нибудь начинал вспоминать, как до войны не доел или отказался от котлеты или там яичницы - тогда все принимались кричать: «Замолчи!».
Дети, рождённые в войну, не знали игрушек. Однажды пришедший на побывку военный дал двухлетней деревенской девочке два кубика сахара, так она с ними забавлялась, как с игрушками, с большим трудом её заставили лизнуть сахар. А у моей сестрёнки было почти чудо: мама привезла из Казани чёрного плюшевого медведя, и ребятки приходили просто смотреть на него. Среди нас было много сестёр и братьев: родители, чтобы спасти от блокады, отправляли с интернатом и дошкольников. Дети так тосковали по своим семьям, что просили меня по описанию рисовать их ленинградские комнаты и вешали такие картинки у своей кровати. Но я не могу сказать, что нам жилось плохо, потому что деревенским было во сто крат хуже: они должны были жить тем, что вырастили в огородах, и с этих огородов государство ещё брало налоги, налоги брались и с садов. Деревенские ребятишки хлеба почти не видели, жили на картошке и молоке. А учились мы все вместе.

Возвращение
В 1945 году я закончил школу и поехал поступать в Ленинградский инженерно-строительный институт на архитектурный факультет. К этому времени в город из эвакуации вернулась семья маминого брата, а с ними и бабушка Тэма. Она была очень религиозной, соблюдала все еврейские праздники и обычаи (меня родители, напротив, воспитывали в русской культуре). В эвакуации старшему сыну с ней тяжело пришлось: она ела только кошерную пищу и в этом вопросе была непреклонна, могла голодать. А вообще-то она была добрейшим существом.
Вскоре в Ленинград приехали мама с сестрёнкой, вернулся отец. В нашей комнате квартировали беженцы, и чтобы её не потерять наша семья несколько месяцев жила тут же, в коридоре. Все наши вещи в войну квартиранты выменяли на хлеб, но их никто не винил, ведь это было одно гигантское общее несчастье. Мне-то, конечно, было жаль двух отличных велосипедов, которые отец привёз из Сеула…

Чудесная профессия
В первый послевоенный год я учился на строительном и был вольным слушателем на архитектурном. На желанный факультет поступил лишь со второй попытки и ни разу не пожалел, что стал архитектором: профессия это чудесная, на стыке технических и гуманитарных наук. Для семьи это были тяжёлые годы: отца уволили из университета за то, что его научный руководитель был объявлен врагом народа. Все тяготы легли на плечи матери…
Распределили меня в Архангельск. Там я занимался проектированием жилых домов, посёлков, реконструкцией областного театра. Ещё застал сталинский классицизм. Помню, когда Хрущёв выступил против архитектурных излишеств, доходило до абсурда: в Москве и Ленинграде в домах, готовых к сдаче, молотками сбивали полировку с цоколей, чтобы был виден первоначальный грубый окол. Но в чём-то Хрущёв был прав: нельзя во второй половине двадцатого века строить так, как при Росси и Баженове. Здания из стекла и бетона больше отвечают сущности новых строительных материалов.

Красивые пропорции
В 1957 году меня пригласили в филиал института «Ленгражданпроект» в Выборге.
Архитектор Розенблюм, начавший восстановление библиотеки Алвара Аалто, умер, и здание передали мне. Когда я приехал, это была просто бетонная коробка. По чертежам Розенблюма сделаны были перегородки, двери. В те времена архитектура Аалто, также как и Ле Корбюзье, считалась буржуазной. Сначала Пётр Розенблюм рассматривал возможность восстановления здания библиотеки в духе сталинского классицизма, но впоследствии отказался от такой идеи – это нарушило бы красивые пропорции. Мы знали по статьям зарубежных коллег, что это строение выдающееся: многое там было применено впервые в истории архитектуры.
В тот период была большая нехватка специалистов для реставрационных работ (они требовались в первую очередь на восстановлении дворцов в Ленинграде и его пригородах), поэтому библиотеку восстанавливали те же рабочие, что строили цеха ВСЗ. Фото интерьеров у нас были пересняты с каких-то довоенных газет, материалы - только те, что были у снабженцев, партийное начальство отказало нам в просьбе получить от финской стороны авторские чертежи Аалто.
Но волнообразный потолок я всё-таки восстановил.

О типовом строительстве
50-му тресту, который застраивал Выборг, давали план в два раза больший, чем он мог выполнить - такая была надобность в жилье. Трест всеми силами отбивался от строительства в Старом городе, ведь там нужно было любовно обустраивать крохотные участки, а это не давало выхода жилой площади. Трест выбирал другой путь: делал только фундаменты, а домостроительный комбинат ставил на них типовые дома на 60 – 90 квартир в новых микрорайонах.
И всё же я считаю, что в некоторых местах застройка очень удачная. Например, сочетание пятиэтажных и многоэтажных домов на въезде в город со стороны Приморска. Плохое впечатление создаётся оттого, что не сделано вертикальное озеленение, благоустройство во дворах, нет малых архитектурных форм.

30 лет – это так мало
С моей будущей женой у меня в Архангельске случился «служебный роман»: мы работали в паре – архитектор и чертёжница... В Выборг приехали уже с маленьким сыном. Здесь тоже работали вместе.
Была она очень справедливым человеком. В бытность мою директором филиала часто вступалась за коллектив, даже вопреки семейному ладу. И характер у неё был хороший, и хозяйка прекрасная была моя Анна Артемьевна, искусная кулинарка – какие у неё были торты, пироги с цветами из теста! А ещё она хранила поморские традиции – пекла открытые рыбные пироги-шанёшки, завела обычай делать и раскрашивать всей семьёй съедобные ёлочные украшения – козульки. На ней держался весь дом…
25 лет я уже один, мы были вместе всего 34 года. Слишком короткое счастье…

Записала Юлия ПОДСКРЕБАЕВА

Вопрос архитектору:
- Недавно кто-то сказал, что в послевоенные годы Выборг продолжал застраиваться по плану Отто Меурмана.
- Это не так. Застройка шла по проектам отдельных микрорайонов, которые делались в «Ленгражданпроекте», как и генеральный план застройки 1963-го года. Действующий же генеральный план сделан в Санкт-Петербурге лет десять назад. Я считаю, его задачей было захватить как можно больше территорий, столько городу ещё лет двести не понадобится. В таком плане не до деталей - в частности, нет проекта охранных зон вокруг памятников архитектуры.

Авторские проекты Александра Швера

- дом с кафе «Бригантина» - авторским проектом является сам ресторан и часть дома за ним по фасаду;
- здание городской поликлиники пущено в эксплуатацию в 1974 году, но выглядит вполне современно;
- мемориал советским воинам в Петровке;
- памятник финским красноармейцам совместно со скульптором Чеботарёвым;
- комплекс зданий вневедомственной охраны на Большой Каменной;
- проекты детальной планировки посёлков Карельского перешейка.